Незаконнорожденный сын
виноградной лозы и мула,
мимо денег и мимо времени
прущий в прах,
отвалили киты,
и надежда тебя обманула,
и покоится нынешний мир
на своих черепах.

Посиди у огня,
на щепу расщепляя поленья,
озаряя мерцающим светом
последний вокзал.
И из скорости времени
вычти скорость мышленья,
чтобы стало понятно,
насколько ты опоздал.

Пусть поведает Ягве,
почём черепа на рынке?
И почём его чаша?
И что в ней?
И с чем её пить?
Мы уже не умеем молиться,
но мы по старинке
на краю преисподней
приходим
в Его общепит.

Но и так уже ясно,
что некуда больше деться,
что едва ли уже дотянем до новой весны...
Неожиданно
различаю в себе младенца,
колесящего по миру
в катафалке
родной страны.

1980-е годы

И дико во тьме завывая,
в какой-то звериной тоске
целую копыта трамвая,
стоящего в тупике.

Ну, трогай!
И вот через город,
страдая избытком чувств,
как бюст с перерезанным горлом,
по черной брусчатке качусь

с глазницами без огня,
с оторванной головой.
И ветер гонит меня,
как мусор, по мостовой.

А следом, покуда жив,
покуда со мной душа —
«Держите вора! Держи-
те революцьонный шаг!»

О, Боже!
Я родом оттуда,
где из Боровицких ворот
на белой ослице Иуда
въезжает в ликующий сброд.

Я тоже во всадники метил.
Спасибо, не вышло.
Увы.
Спасибо, никто не заметил,
что я уже без головы,

что вместе со всеми,
безлицый,
стекая в подземные трубы,
целую копыта ослице,
в кровь раздирая губы.

1980-е годы