А в таверне людно — так что ж, война. Слухи всех мастей: мол, идём ко дну, жаждем хлеба, зрелищ, ещё вина! Я плюю на слухи и пью-до-дна… Командир, пошли меня на войну. Надоело скуке зевать в лицо. В скудненькой жизнёнке искать забав, грязное постирывать бельецо, с тоненькой издёвкой цедить винцо, по тавернам шляться да клеить баб.

Пусть я буду верным. Из прежних драм, что смешны убогим. Пойду, паля и огнём, и гневом, и я — не тля! В сумрачной земле — да за светлый храм, в капище измен — да за короля!

Пусть я буду добрым. И хватит ржать. Я ж не стану с нимбом порхать, кружа, и светится в тысячу мегаватт, жить и без девчонок, и без деньжат…

Командир, пошли меня воевать.

У тебя другое. Ты всех затмил: по сюжету мы — отраженья зла. Гнусная компашка спасает мир. Лучше б для начала себя спасла.

Тут один отвлёкся, влюблённый гад, каялся красиво и на износ, а второй — изменник и ренегат, по тавернам правду свою понёс. Третий — допетлял до чумных земель, передумал двигаться по прямой. «Мир того не стоит! Я тля и моль, маленький паршивец, я выпью хмель, доскажу куплет и пойду домой». А четвёртый вякнул — и был таков. Пятая поёт и… даёт в плену. Командир, пошли меня на войну. Я их просто выпорю, как щенков.

Я не кучка пикселей. Жжёт в груди. Яростью победной дрожит струна. Командир… ты больше не командир.

А моя война — не твоя война.