А дай-ка мне, говорит, пару снов твоих и чая ещё,
но сначала наплачь-ка немного аперитива.
А почему это, говорит, ты со мной не прощаешься?
Я же тебе почти всё приятное запретило:
не спишь, не пишешь, не шутишь. Какого лешего?!
Или правда, говорит, что к мучителю прикипает мучимая?
Ярлыки на себя немыслимые навешивая,
гаечки нервов до предела закручивая,
рисуешь картины мысленно — одна другой кровожаднее,
а это ж всё равно как ходить, обвешавшись гирями!
Да что судьба, говорит: а ты возьми и попробуй нажать на неё,
а вдруг она в ответ адекватно отреагирует?
А то сидишь себе в пыли и бурьянности у обочины,
тридцать три несчастия призывая всуе!
Можно подумать, говорит, они твоей персоною озабочены,
да их совсем другое в мире интересует!
Понимаешь, они ведь в сути своей — все одинаковые:
им нужен простор, как, например, верблюду пустыня,
чтобы вас, людей, как фигурки, друг с другом сталкивая,
знать, что глинтвейн эмоций неделями не остынет.
Что болезнь одного, говорит? Им подавай эпидемии.
Им подавай войны, драки, диковатые междоусобицы…
Вот тогда я одно на всех популярное настроение,
правда, говорит, никак не могу к этому приспособиться.
Мне сподручней один на один запускать в беду свои коготочки
и её выцарапывать — вот таким немудрёным девайсом.
Потому-то из бездны вас вытягивать поодиночке
мне гораздо легче.

Улыбайся, говорит, улыбайся…