Метро
Гелиотроп
Надежда
Снегири
«Когда придёт мой час, в конверте...»
Поручень эскалатора снова отстал от лестницы.
Ты над моей ступенькою, как всегда свысока.
Голосом марш форсируя, я несу околесицу,
И, оправдавшись лентою, рвётся к твоей рука.
С детства на этой станции все фонари сосчитаны,
Выучены до скрежета правила и пути.
И поцелуям сходневым Отче давно отчитаны,
Но толчея сводящая кроет один в один.
Выплыла лампа пятая, я всё плету про Ленина,
(Бог метрополитеновый трижды упрятан тут).1
Тётеньки в будках сонные, будто собаки сенные,
Что-то орут про поручни каждые пять минут.
Снова пора подвинуться, — Боже, ну как же хочется
Этой рукой отдельною счастье своё поймать...
Голосом из динамика мне говорит пророчица:
«Будьте взаимно вежливы», «запрещено бежать»...
Да уж, бежать бессмысленно — нас застолбило в линию.
Еду из тьмы на выход я, через тебя смотря.
Скоро и небо выглянет — и не стальное, синее,
А на седьмом — лампадами манит любовь моя...
Но — чудеса подземные! — что-то замкнуло в лестнице,
Что-то случилось в подполе трапа на божий свет.
И перелёт в объятия (вот они, руки-мельницы!)
Всё рассказал про жизнь мою вверх на десяток лет.
1 Имеется в виду название «Ленинградский Ордена Ленина метрополитен им. В.И.Ленина». [Ред.]
Когда ты рядом — я гелиотроп,
Подсолнух, поспевающий за солнцем,
Когда закат — я лоб кладу во гроб
Руки, другой рисуя на оконце
Мобилы цифры... И, дойдя до «три»,
Последней в диспропорции симсима,
Приказываю сердцу: «Говори!»
Я никого так в жизни не просила...
И телефон, устав от долгих ласк,
Предложит этот номер сделать срочным,
Соединяя разобщённых нас
Подсветкой слов над бесконечной ночью.
Она меня измучила вконец —
Усталая, бывалая надежда.
На ней рекламой слово «неизбежность»,
На ней рисунок в виде двух сердец.
Как глупая анкета школьных лет,
Как модные альбомы лет далёких —
Она так любит лепты одиноких
Записывать в число своих побед
И приходить ночами поболтать,
И уходить внезапно и нарочно —
Привязывая ласково и прочно,
Как навсегда привязывает мать.
И я, в попытке позабыть о ней
И убежать к любви и чистой вере,
Боюсь оставить эфемерный берег
И призраки голландских кораблей,
Как будто без меня она умрёт...
Хотя давно и ей, и мне понятно,
Что я приду опять, приду обратно —
К надежде, что меня переживёт.
1
Потянулась наивно и просто, как ребёнок за тенью мяча, и казалось, что движется воздух, и кривляется смайл, хохоча от моих безыскусных трагедий: ошибаться годами квартир (вот сюда б логотип википедий — недоделанный паззловый мир...) Ладно. Было, как водится, слово. Оказалось, что рядом и бог. Что скрывать: от такого улова у меня унесло потолок, и, конечно, я клюнула ссылку, было больно, потом вознеслась... Я кололась нептуновой вилкой, и зависимость эта росла очень быстро. По-моему, месяц, а, быть может, и меньше тому, — захотелось экстерновых сессий, полной сдачи домену тому, и на слово ответила просто — потянувшись за тенью мяча... и казалось, что движется воздух, и кривляется смайл, хохоча.
2
Что-то очень выходит печально. Извините, меняю перо. Я ни разу не дева с очами и ни разу не бедный Пьеро, я достаточно знаю о счастье, чтобы с чистой душой умереть хоть сейчас... но искомые части составляют как минимум треть
1/3
от меня, полноценного мира, где ребёнок и тени мяча, где печали сопутствует лира и взрывается в ночь, хохоча, где за слово жестокого бога отдаются как минимум три... и сидят на венозной дороге цвета крови своей снегири.
Когда придёт мой час, в конверте,
Как новорожденный покой, —
Спляшу — письмо! письмо от смерти! —
Дрожащей сломанной рукой.
И жизнь почувствую впервые,
И до упаду буду жить
И верить — верить! — что немые
И молча могут говорить.
И флюгер страсти сманит ветер
Оттуда — в вечность — в никуда —
Сорвёт, запутает, завертит,
Чтоб не вернулась никогда,
И не запомнила ни звука
Из этой песни журавля...
На небо. И синицей в руку
Поставят свечку за меня.
