Мы парим, когда душа живёт в напряженье

Орлёнку
Наде Рушевой
Звенящее сердце
Дочкины галактики
"Золотой огонёк мимозы..."

 

Я — живая трава.
Между строк эпитафий и драм,
прорастая, тянусь —
моя нежность гибка и упруга.
Пусть курится душистый
и росный её фимиам
парой строчек молитвы
за здравье не сдавшихся вьюгам.

Высшее счастье человека всегда на пределе его сил. (Иван Ефремов)

Остаётся полшага, полвзмаха крыла —
до бездны.
Ты готов для полёта, птенец?
Не торопишь ли время?
Для тебя ли сейчас
эта звонкая даль разверзлась?
По плечу ли тебе
дрожь внезапного откровенья?

Ты отчаян и смел, птенец,
ты горяч и дерзок.
Ты не хочешь ждать
и так жадно ищешь ответы.
И тебя всё равно
в гнезде теперь не удержишь —
ты уже услыхал
походные трубы ветра.

Что ж, лети, коль так.
И пусть выбор твой безрассуден,
пусть растущие крылья
ещё не совсем окрепли —
начинай свой поиск, свой путь,
свой отрыв от буден,
свой нелёгкий выход
в пике и "мертвые петли".

Упадёшь — не плачь,
не кляни земли притяженье.
Лишь, познав всю трудность полёта,
расти вновь крылья.

Мы парим,
когда душа живёт в напряженье.
Лишь тогда мы счастливы, друг.
И почти всесильны...

 

Недетский почерк детского рисунка.
Пера разбег — как будто взмах крыла.
Певучих линий тоненькие струнки
Звенят, срываясь с кончика пера.

Вальсирует свободно по паркету
Листа рука — душе дар богом дан
Провидеть: проступают силуэты
Сквозь плотный белый ватмана туман.

И очертанья чудного мгновенья
Встают из пепла, возвещая вновь,
Что живы божество и вдохновенье
И вечны жизнь, и слёзы, и любовь...

Нам, сквозь туман забвенья и сомнений,
Из тайников бессмертного вчера
Протягивает вечно юный гений
Нить Ариадны с кончика пера...

 

Перегорев, вулкан страстей затих.
Остыло жерло. Затвердела лава.
И боль, что с пеплом исторгалась в крик,
Не смерти, а рожденья болью стала.

Всю ночь в соборе полыхал пожар.
Лизало пламя жадно манускрипты.
Метались тени, как ночной кошмар.
Металось эхо женских криков хриплых.

Всё выгорело. Суета сует
Отхлынула от закопчённых сводов.
Собор, без позолоты и виньет,
Вздохнул осиротело и... свободно.

Убранство, драпировки и холсты —
Всё в одночасье обернулось пеплом.
Искусственные мёртвые цветы
Оплавились на темперу портретов.

Рассвет, скользнув лучом в окна проём,
Тотчас в испуге отшатнулся к двери.
Прошедший очищение огнём,
Стоял сурово мрачный погорелец.

И в этой обретённой тишине
Отчётливо, негромко и спокойно
Пел колокол, что купиной в огне
Нетленным уцелел на колокольне.

В пространстве храма, гулком и пустом,
Очищенном, как плоть зерна от плевел,
Он пел свободно и светло о том,
Что сквозь огонь пронёс и сквозь потери.

То пело сердце, полное любви.
И, звоном колокольным привлечённый,
Народ, в молитвах и слезах, входил
Под сень защиты сводов закопчённых.

И далеко, на много миль окрест,
Над синим колокольчиковым полем
Летел любви звенящий благовест
Что вырвался из плена стен на волю.

Зачем пожар метал снопы огней
И тени растревожено стонали?
Чтоб в гулкой, строгой тишине слышней
Мелодии нетленные звучали.

Чтобы, освобождённый от страстей,
Свободно дух любви расправил крылья,
Пролив свой свет на густоту теней
Земного человечьего бессилья.

...Но долго ещё будет помнить он,
Как плавился в огне, от боли корчась.
И чуток будет колокольный звон
К страданьям тех, не превозмогших ночи...

 

Дочка лежит, подперев кулачком подбородок.
И увлечённо читает о тайнах Вселенной.
Звёздная карта развёрнута бережно слева —
Дочка находит рисунки созвездий знакомых.

— Мама, а помнишь, как выглядит Кассиопея?
А Ориона созвездие видели — помнишь?
А вот сейчас я тебя хорошенько проверю:
Как нарисуешь ты Белой Медведицы ковшик?

Чёрные дыры тревожат её не по-детски.
А от спиральных Галактик девчонка в восторге.
И про погибшую жизнь на Луне столько версий
Тут же рождается в стиле волшебных историй.

— Мама, а если Вселенная станет сжиматься?
А наше Солнце — оно ведь светить будет вечно?

...Дочке лишь семь. Но галактики кружатся в танце
И бесконечной дорогой Путь стелется Млечный.

 

Золотой огонёк мимозы —
Несгорающий,
Негасимый.
Среди мартовских злых морозов —
Тёплой веры весенней символ.

Аромат терпковато-горький
С пряной ноткой южной печали —
Словно ладан надежды.
Сколько
Вёсен мы под него встречали?

Пальцы — в жёлтой пыльце пушистых,
Как цыплята, цветов.
Щекотно.
Нежность в сердце опять стучится.
Ветер вешних предчувствий — в окна.

Комментарии