"Двадцать первое..."
"Растекалась в мозгу ледяная лужица..."
"Комната, в которую ты входила, теперь скучает..."
"Ни жены, ни друга, только предновогодний комплект БиЛайн..."
"Знаешь, часто снится наш вечер зимой, тепло батареи..."
"Первый раз я приехал сюда год назад..."

 

e-mail: kuzneczberg@gmail.com

Двадцать первое. Ноль первое. По радио обещали
ночью — бурю в стакане, утром — обильные осадки.
Январские звуки похожи на выстрелы пищали,
сугробы щербаты — с них взятки гладки.
Черепиц черепушки. Рыхлым белым цветом
снег лежит на балконе. Смешаюсь с ним.
Небо — пополам треснувшим фальцетом
говорит со мной на языке суахили.
Прохладный линолеум целует ступни,
трубка захлебывается в гудках,
мысли плавают как в аквариуме гуппи,
шевелят хвостами в больших зрачках.
Поэтому темнеет немного раньше,
а как взгляд на Волгоградскую влажен,
и что частый пульс — еще чаще
ты не знаешь,
не подозреваешь даже:

 

Растекалась в мозгу ледяная лужица,
через два шага — восемь ступенек.
небо над головою кружится,
бросая под ноги ночные тени.
Тонкими голосами, тревожными голосами
тени кричали, что потом — неизвестно.
Хрустящими по снегу, широкими шагами
уходило время. И было тесно
в груди. И скуля, фонари шатались,
создавая скрип, противный для уха.
По плоскости неба звезды катались,
стучась, друг об друга, звучали глухо.
Неуютно в мире сегодня ночью,
есть желание вон из кожи лезть.
Кровь пульсируя,
виски разрывает в клочья.
Досчитать до десятка, умножить на шесть,
получив столько-то ударов в минуту.
В любом случае — тахикардийное сердце,
создает звучание, не дай Бог кому-то,
в несколько больших и малых терций.
А когда пространство слилось в пятно
с цветовой глубиной, неподъемной для глаза,
мир потек сквозь меня, как через решето
и насквозь промочил, после первого раза.
Ничего не забыв,
ни о чем не вспомнив,
в клубках выдыхаемого мною пара
я хочу одного — бесконечного мая,
в километре от кольца бульвара:

 

Комната, в которую ты входила, теперь скучает.
Мать до сих пор в Анжерке, иду на кухню поставить чаю.
Не до чего дела нет, ни до премии, ни до "Знаков",
не хочется ни орехов, ни пива, ни к пиву раков.
Тихо играет музыка из кино Тарантино.
Я не изменяю тебе, разве что с рюмкой и никотином.
Не отдавай никому эти наши встречи, эти слова.
Ты не знаешь, а я целовал твое ухо, пока спала,
гладил запястья, где синяя жилка стучит негромко,
рядом с тобой лежал то ли щенком, то ли слепым котенком.
Я тебя прошу так, как никто никого не просит
не уходи от меня в эту холодную осень.

 

Ни жены, ни друга, только предновогодний комплект БиЛайн.
Крадусь по подъезду, поскольку соседке должен.
Телефон отключен. Ты не позвонишь,
главное — не забывай,
и тогда гарантирую, что не забуду тоже.

Мне бы ящик с деньгами, а после детектор лжи,
бокал на высокой ножке, твою улыбку:
привыкаю к тому, что ты где-то: Считаю деревья, овец, этажи.
Вижу тебя в постели, к утру мне смешно и липко.

Отрываю кусок ноября/декабря, а точнее листик.
Твое "мур-мур" катаю во рту, рук тепло, ношу на груди как крестик.
Жду перемены дат, типа алхимик мистик.
Выхожу на балкон, там снега по пояс,
когда-то придется чистить.

Проезжая Курган, я понял, мне холодно без тебя.
Сообщил Андрюшке на нижнюю полку (у нас плацкарт).
Он гадал мне 3 раза, колоду игральных в руках теребя:
падала дама треф, ее интерес и много красивых карт.

Любовался на обручальные гайки, зашел в "Адамант".
Падает моя птица, падает и взлетает.
Мне приснилось, что мы поженимся, точно не помню когда, показалось — март.
Я повесил на стену твою фотографию. Так бывает.

 

Знаешь, часто снится наш вечер зимой, тепло батареи,
когда ложился раньше, чем ты, и хлопья снега.
Просто садилась рядом и руки мои возьмешь, согреешь.
И ничего вокруг, только кровь шумит в венах...

А груди не хватит вдохнуть всю тоску, заполнить,
то, что вокруг происходит, когда тебя рядом нету.
Пусто внутри, сгусток черной тягучей боли.
Мне ничего от нее не надо, я уже проклял лето.

Мерещится — то ты на кухне, то в ванной, то телевизор смотришь.
То мы идем с работы, то ты с собакой играешь, кушаешь или кормишь.
Все, что осталось — только во сне приходишь.
Целуешь и тихо шепчешь — переболеешь...

 

Первый раз я приехал сюда год назад.
Комната мне знакома.
Как и то, что у тебя под одеждой. Вечер.
Ты выдаешь одноразовый пропуск. Дома:
холодное пиво, стихи, необратимость встречи.

Ты сама
своему сердцу и врач и сторож.
То забудешь таблетку выпить, то потеряешь ключи.
И (случайно) смуглеющим шелком кожи
заставляешь поверить в абсурд. Молчи.

Знаешь,
в моем доме, давно позабытом Богом
тишина везде, лишь бега мышиные на слуху.
Сон за последние ночи, вошедший в моду,
о том,
как пульсирует жизнь
в горячем твоем паху.

Расставаться бывает сложно. Дурная привычка.
Несмотря на то, что в деревне прозрачней небо,
говорю сам с собой, прикурив от последней спички
потому как
редко случается поговорить с соседом.

День продолжается в пыльных разводах окон.
Ветер меняется. Ты дождалась звонка.
Твой полупрофиль. Чтобы потрогать локон
тянется
и замирает
моя рука.

Твое сердце больше не девственно. Не помогут.
Ночные прогулки, тем более — по мосту.
Можно молиться на Радугу, можно — Богу,
а остаться собакой
с банкой,
привязанной к своему хвосту.

Комментарии