Московская готика
Аэробатика
"Не говори что у тебя есть принцип..."
Голем
"Если он правда не умер а где-нибудь спит..."
"И снова на слуху господне имя..."

 

Подумай о главном, и плавно каретка пойдёт
Кибиткой усталой к звоночку по голому нерву.
Ты, станется, станешь с годами порядочной стервой,
И будешь вытравливать в ванной морщинок налёт.

И будешь зимой соляною ползти через двор
На еле живые огни полуночного дома,
Пока еще зрячи глаза, и пока миелома
Еще не сломила, не вынесла свой приговор.

Не бросила под ноги сотни дорог и путей
Неисповедимых, трамвайных старуха-разлука.
Тебе не придется пропеть колыбельные внукам,
Родишь одного, а не двух (как мечтала) детей.

И ты не узнаешь, как старчески охнет кровать,
И с крошкой зубною смешается имя Господне —
Он будет во влажном от крови солдатском исподнем
В таёжном безмолвии Родине долг отдавать.

И писем не будет — в раю всё и так хорошо,
Не станет домашних обманывать двоечный почерк.
Еще не расписаны ручки, и ровною строчкой
Меж морем и небом пылает шарлаховый шов.

И не распеваются ливни в скрипичном ключе
Над индустриальной окраиной так безразлично.
Твой монументальный и чёрный, твой аутентичный
Еще не осел обелиск. И не более чем

Пустая затея — надеяться выжить и вышить
Мережкою линию жизни по краю платка,
И верить, что оная выйдет не так коротка,
Длиннее и ярче, чем нам уготовили свыше.

 

Он не приживется с тобою. Не станет смиренно
Сносить эту осень и в твой амфибрахий ложиться,
Покуда строка неуверенна, мертворожденна,
И с бледного неба без вывиха чашки коленной
во влажные травы ему не дано приземлиться.

Чем шляпка соломенней, девичье платье винтажней,
Тем аэробатика слаще, безумнее сцена:
Вполпьяна петляет его самолётик бумажный.
Пилот он неважный, но это, конечно, не важно —
Меж прошлым и будущим "МиГ". Боевой. Драгоценный.

Ему бы небесные пенки снимать и тугие
Молочные петли вязать в невозможной лазури,
Стремительно выйти в слои атмосферы другие
И выйти за дверь.
И рассеяться в этой цезуре.

Напрасный букет полевой собирала меж делом,
И платье шумело, и грезилось — будешь любима.
А нынче от прочего ты отбиваешь пробелом
"Любовь", что как небо бескрайнее — неотменима.

 

Не говори что у тебя есть принцип
Все принципы нелепы и странны
Ты так похож на изгнанного принца
Какой-нибудь заснеженной страны

Что выстояла матом да молитвой
И этот белый шрамик под губой
Неосторожно нанесённый бритвой
В каком-то смысле тоже боевой

За право быть беспрекословно первым
(Такое получалось раз иной)
Чтоб золотонебесные резервы
Раздаривать инфантам по одной

И с мельницами ветряными биться
И без ружья охотиться на ведьм
Доказывать что существуют принцы
Наивные принцессы верят ведь

Стоишь такой непобедимый вроде
Да жизнью перекручен намертво
А в этих землях август верховодит
И солнечная армия его

Тебе осталось небо нараспашку
Нецарского одра примятый край
Я нарисую для тебя барашка
А ты вопросов мне не задавай

Покуда приручил бери и царствуй
И где-нибудь в межкомнатной глуши
Я превращусь в случайное лекарство
Для организма а не для души

 

Если тебя я покину то городом голым
Или межою меж тлена пшеничного жнива
Ты побредёшь умирать мой униженный Голем
И разумеется сделаешь это красиво

Робко сотрёшь рукавом надоевшее слово
С бледного лба понимая конечно подспудно
Что умирать уж столетье как стало не ново
Что одиночество в общем-то тоже не трудно

Там за граненым глотком обжигающей горькой
Рыбьим ребром или словом оставшимся в горле
Можно увидеть как в мятой божественной койке
Спит в одиночестве всеми покинутый Горний

 

Если он правда не умер а где-нибудь спит
Ты разбуди его Боже и благослови
Не существует отныне пятерки Уолл-Стрит
Не существует спасения даже в любви

Лодка разбилась о быт и назад не доплыть
Утром из кипени вытянет старый рыбак
Если дарована жизнь ее надо прожить
Господи только нигде не написано как

Если принять одиночество за благодать
Можно обманывать время ещё и ещё
Только я тоже игрок я хочу рисковать
Было бы только плечо
Да такое плечо

Чтобы не страшно и не выбивали из сил
Сны где c высот незнакомого мне этажа
Видно как ползает между оплывших могил
Пьяная и одинокая в доску душа

 

На самом деле это война телевизоров
(о конфликте в Южной Осетии, из прессы)

И снова на слуху господне имя
В такие дни мой пламенный камрад
Влюбленные не улежат живыми
В былье высоком в стрекоте цикад

Задвижутся едва в прицеле сбитом
И пропадут за царственный гамбит
За черный шельф недвижимый как битум
Ракету заряженную в зенит

Так быть на этой карте метастазам
Пока больная кровь не оттечет
От мозга от горящего Кавказа
От важного чего-нибудь еще

Ну а покуда в танках будет глухо
Поэту в однокомнатном тылу
Не изменяя голоса и слуха
Писать не к ним придется а к столу

О том что здесь неразличимы звуки
Военный свет не бьет из темноты
Знакомой трассы где по обе руки
Дрожит метлица клонятся кресты

Комментарии