Время проведения Игр:
октябрь-ноябрь 2008г.
Количество номинаций: 7
Общее количество участников: 139
Общее количество
заявленных стихотворений: 331
Жюри: редколлегия,
авторы-победители I Парнасских игр

 

Количество заявок: 10     Количество работ в финале: 10

Бошетунмай. Анна
Е.Жумагулов. "Я не знаю, кому и за что..."
В.Ленивов. "Для беседы подходит кассета..."
Д.Руж. Скорлупа
А.Суров. "Я не читал, простите, древних греков..."
А.Бурш. "На золотом крыльце сидели..."
К.Молочникова. "Кроме шуток — это странная доля, Мить..."

 

И проснуться внезапно, и заспанно вставить локоть
между теплом кровати и тела, хлебнувшего резкого света
из форточки, не одеваясь выскочить на балкон, хоть
и холодно, и — слава тебе, первая сигарета —

увидеть разницу между приснившейся ночью явью
и тем огромным, что тикало внутри черепной коробки
и мысленно повторять себе — сейчас докурю, поставлю
чайник, сейчас докурю, и вытяну из духовки

на божий свет сухари, не думая, кто там ползал
по ним всю ночь. Первая сигарета первая сигарета, Боже!
Зло начинается с третьей, с четвёртой, вторая — ползла,
первая — благодать сплошная, вторая, вообще-то, тоже.

Ждёшь меня трепыхаясь, сердце, бабочка, пляшешь смятенно
танец ресниц продрогших, тянешься лепестками к моим затяжкам
вьёшься улыбками сонными, будто и не взрослела, по стенам
шажками предчувствий, закрыв глаза, гадая, как по ромашкам,

по каждой капле, убившей десять минут моей жизни смешливой
о тёплой погоде, которой я вот уж пять минут как любуюсь
слушая семенящие брызги шестиэтажной улицы, неторопливой
своей памятью вспоминая — сейчас соберусь, обуюсь,

но прежде свершится многое — традиция утреннего расставанья
с любимой — турчанкой сонной — где взял такую, в каком походе? —
в какой такой церкви крестили её, и назвали — Аня! —
господи, господи, найди мне хоть пару слов о погоде,

чтобы не всё — о теле, глазах, о тепле, манящем меня растаять
под одеялом — просто лежать и вникать в колдовство, как в науку
о самом неуловимом — о том, чего не держит в бочке рассохшейся память
о громе небесном, что звучит в ней пустой, если приставить ухо

и трубы там, и литавры, и цезарю слава, и грохот парадов
и топот слонов, и отрыжки факиров бензиновые, и сабли, зудящие где-то под кожей
и самая жалкая между любимых развенчана и назначена Клеопатрой,
а самая жаркая — рядом со мною сегодня и присно и дальше дай боже, Боже.

И сутолока мне навстречу как пончо, и ватная песня уха — халатом,
и опахалом жёлтым солнце стучит по шофёрской кепке
и панцирем, синим — небо, и латами лужи, вмятые
в асфальт каблуком косящейся на бороду мою прохожей девки

И в тёмном зрачке, застывшем в зеленоватом омуте
с жёлтыми оторочками, можно намыть и золота, и листьев, и ворох улыбок бешеных
и пьяниц, песчинками синими барахтающихся в том золоте
с утра, и инея тёмно-синего на травяных проплешинах

газонов. Из трёх своих юбок сейчас выбирает лучшую
с придирчивостью парижской модницы, покусывая губы, капризничая
и выбрав самую тёплую, согрев по такому случаю
чайку, в окно удивляется, как небо упало навзничь, и я

бреду в этом небе, пиная бумажки рваные, посмаливая папироскою
нашёптывая ей на ухо незамысловато и простенько,
покачиваясь над асфальтом походкой как будто матросскою
и слышу скороговоркой в ответ: костямойкостякостенька —

не то молитву, не то приветствие, не то примету какую-то:
если с утра так скажется, значит, и день будет радостным
значит, и вечер случится медленным, красочным и несуетным,
и догорев, умчится вверх под обгоревшим парусом

спрятав мосты и реки, и спеленав крест-накрест заборами
улицы, и подкинув угля и дровец в трубы соседских домишек, которым нравится
баюкать осень позднюю звоном цепи собачьей и терпкими разговорами
в которые наши тела упадут, и мысли слетят с ветвей, и тёмный город провалится.

Комментарии
 

Я не знаю, кому и за что я сейчас подарен,
не успев появиться на свет, умирают планы.
От вчерашних костров любви потянуло гарью —
остаётся лишь тёплым пеплом посыпать раны.

Я вплетаю гортанью руладу в полночный шелест
опадающих пятен. Желудок тревожит голод.
Мои бледные пальцы, разжавшись, почти согрелись
от секундного взгляда спички на сонный город.

Желтоватыми струями месяц целует темя —
остальные источники света опять незрячи;
запахнись в темноту, остальное покажет время:
в этом рваном пространстве глаза ничего не значат.

Где-то рядом зима, ненавязчиво пахнет хвоей,
зарываясь под щебень, закончился переулок —
из слезящихся карих зрачков, умножаясь вдвое,
парниковым эффектом Венеры глядит окурок.

Бестолковым прохожим какую-то смерть пророча,
я не знаю, кому и за что я сюда ниспослан.
К амальгаме кровати приникши щекою ночью,
я не помню себя среди всех в непонятном "после".

Я не знаю, на что я теперь без тебя способен.
В геометрии рамы ландшафт перегружен небом:
чей-то профиль в окне напротив трясет в ознобе...
Ухожу от сует... но не вздумай срываться следом...

Комментарии
 

Для беседы подходит кассета.
Еще лучше — виниловый диск.
На столе чтоб лежала газета
и пол-литры стоял обелиск.

По-старинке, знакомо до боли,
станем слушать растресканный звук.
И в алмазные россыпи соли,
как кота, тыкать перистый лук.

Будем, стукаясь лбами приматов,
объясняться друг другу в любви.
В соусе из багровых томатов
будем рыбу в жестянке ловить.

Вокруг лампочки будет светиться
табака неразвеянный нимб.
Будет мир этот к черту катиться.
И, конечно, мы следом за ним.

И от этого будет на кухне
нам казаться, что, подслеповат,
с потолка нам на головы рухнет
свет бревенчатый, во сорок ватт.
Комментарии

 

— Христос воскрес!
— Подумаешь, воскрес...
Я каждым утром воскресаю с боем,
И в мир иду с мечтой...
— Да ты балбес!
Скажи "воистину", и Бог с тобою.

Комментарии

 

Я не читал, простите, древних греков,
Я наблюдаю местных человеков,
Мой глаз острей с годами стал, и веко
Все реже с любопытством лезет вверх.
Я вообще читал не то, что надо,
И как-то, у решётки зоосада,
Я осознал, что выхожу из ряда,
Из ряда вон, и раздражаю всех.
Идут дожди, и мой табак сыреет,
ОВИР не признает меня евреем,
И от тоски и скуки я дурею,
И сердце жмет, висит на волоске,
Никто меня вокруг не понимает,
Жена уже два дня не обнимает,
И что ж меня, ты спросишь, занимает,
Да так, я строю замки на песке.
У нас песка достаточно — ведь море ж,
Но, правда, ветер — с ветром не поспоришь,
Он дует триста дней в году (всего лишь!)
И надувает наши паруса.
И я дрейфую, тёплое теченье
Привычно вызывает вдохновенье,
Я на корме сижу, грызу печенье,
И древних греков слышу голоса.

Комментарии

 

"На золотом крыльце сидели...", —
Считала дочь моя и я считал когда-то,
Хотя иными были двор и сад...
Что за вопрос — зачем сидят ребята?
Мы это знали много лет назад
И знание оставили в наследство,
А ныне, в приземленности своей,
Постичь не можем гениальность детства
И тайный смысл портных и королей.
Нам дай ответ — зачем расселись люди
И разобраться только допусти —
Мы вышколенной логикой принудим
Их встать с крыльца и навсегда уйти.

Комментарии

 

Кроме шуток — это странная доля, Мить, —
уснуть в одной стране, проснуться — в другой.
И как, скажите на милость, это все объяснить
тем, кто появится после, вслед за тобой и мной?
Разница поколений — вопиющая, на излом.
Подростки при слове "мораль" вертят пальцами у виска.
Это даже не привычная битва добра со злом —
урбанистический 21-й, исполняющий свой канкан.
Имеющий совесть — ходит по острию ножа.
Сотня вопросов. И хоть бы один ответ...
Чтобы стать эмигрантом, не обязательно уезжать.
Из Союза в Россию — тоже не ближний свет.
До совершенства мне — как рукой до звёзд.
Не претендую. Быть может, я неправа,
но — выключи телевизор. Там опять про "Норд-ост".
Лучше пересмотреть "Два капитана-2".
И безнадежно-постыдно-нескончаемая Чечня.
И любые храмы здесь — строятся на крови.
Забыв на минуту об этом — ты обними меня.
Я не боюсь этой рифмы. О чём стихи? О любви.

Комментарии