Черта
Не оставляй...
За окном
Из стекла
"Ты помнишь, как мы ждали тишину..."
"Полуспадает шаль, скрывая холодность..."
"Искусство не вправе задавать Однажды ей захотелось взлететь, чтобы коснуться рукой неба. Небо было очень-очень синим, и очень-очень далеким. Она поняла, что ей никогда не дотронуться до него. И написала свое первое стихотворение. О счастливых птицах, каждую осень улетающих в незнакомые страны. Ей было шесть или семь лет, и рождение на чистом тетрадном листе нескольких рифмованных строчек показалось неожиданным, но каким-то удивительно близким и реальным чудом. Потом были другие стихи — такие же детские и наивные. Они то появлялись, то надолго исчезали. Чтобы вернуться спустя много лет, и, наверное, уже навсегда...
Мой сайт: Чердаки тротуаров ...А все, что будет дальше — известно только небесному диспетчеру... |
 |
напрасно мы возвращаемся в места, которые любили;
мы никогда их больше не увидим, потому что расположены они были
не в пространстве, а во времени... (А.Моруа, "В поисках Марселя Пруста") |
Бог сумерек, не разрушай свой плен...
...всего отчетливей осознавать ступеней
холодную поверхность (тишине
даря гранит и мрамор вечных лестниц) —
наощупь...
Сероглазых улиц дни
не сочтены никем — и мир чердачный
в ладонях перевернутых хранит
слепую пустоту.
Меж настоящим
и прошлым — гулкий перестук шагов —
вверх или вниз...
...рисует тротуары,
упав с небес, колючий звездный дождь,
и в лужах отражается кифары
надменных звуков золотистый блеск,
заката болью прикасаясь к коже...
Разбросанная перемена мест,
укоренясь привычкою, тревожит,
каллиграфично проходя — из года в год —
сплошной ЧерТой,
где ненависть с любовью
давно едины...
Сумеречный бог
застыл в холодных лестниц изголовье,
не разрушая плен.
Заполнит кубки мгла —
пространство, превращенное во время...
...и падает дождинка, как игла,
на тротуара твердые колени
Туман за окнами уснул
перед рассветом...
...Не оставляй меня одну
на этом свете.
Подарит первый снег декабрь —
светлеет память;
Я буду снова рисовать
тебя стихами...
В разноголосице дорог
все те же буквы,
и праздникам назначен срок
для смены будней;
Играя хрусталем зимы,
дрожат ресницы...
Продлившееся слово "мы"
мне будет сниться,
от холодов и до тепла,
сквозь шаль тумана
перед рассветом проходя.
Но как же мало
пути, что меряет иглу
до точки смерти...
...Не оставляй меня одну
на этом свете.
Не оставляй меня — храни
в сердцебиеньи;
И пусть все прожитые дни
исчезнут тенью,
что птицей сорвалась наверх,
за своды арок...
Декабрь роняет первый снег —
тебе в подарок.
Царство твоей мечты потерялось в раю кустарном —
здесь провода переносят письма, подобно птицам...
Имя ночного поезда прячется в тень вокзала,
вплоть до последней буквы — не смея остановиться.
Больше не верь превращеньям чужим,
ведь объятья снега
тают по-прежнему, пряча обиды в лужах...
Тонкая кисть рябины рисует нежность,
в том одиноком городе, где не нужно
"вечность" писать с заглавной —
усталость сродни привычке,
как и битье хрусталя в ожиданье счастья;
Почерк все тише, размеренней и обычней,
зная свое неумение возвращаться
на год назад.
...Обжигающий блеск заката
зимними блюзами тронет кору деревьев.
Там, за окном, забывая о снах и датах,
в танце слепых огней полыхает время...
Что может быть покорнее, чем жизнь? —
струящийся в руках град спелых чёток...
Глухонемым найденышем тепло
приблизится к заправленной постели.
Исчерпаны все книги. Бьется хруст
геометрически размеренного ветра
(углы падения — удары о стекло),
и в слове "бо-о-ль" все меньше гласных звуков.
Искусственная страстность балерин
зачеркнута смеющейся девчонкой;
Вчерашних белокурых лепестков
плоды ненужные уйдут обратно в землю...
Забытое желание уснуть —
бездомный флюгер на границе света.
И, хохоча, спешат чужие руки
покрепче сжать прозрачный ободок.
Ты помнишь, как мы ждали тишину,
Ее шаги, ее чуть слышный шепот?...
И, находясь у времени в плену,
Когда за окнами всегда метель, а грохот
Бегущей улицы — рычит, кусает, ест,
Наш конвоир писал неутомимо,
И пальцы холодил бумажный треск
Расписок долговых....Мне в эту зиму
Немного странным представлялся рай —
Таким доступным, простеньким и вечным...
А кто-то сверху наперед все знал,
Набрасывая бережно на плечи
Нам мягкий плед блаженной тишины
И зверь, насытившись, лежал и сладко чмокал,
Водя по темным коридорам сны...
Растрепанная ночь вползала в окна,
Внося с собой замерзших фонарей
Колеблющийся, словно пламя свечки,
Изнеможденный бледно-желтый свет...
С тех пор пустая фраза "время лечит"
звучит, как обличение во лжи
ушедших дней, с горчинкой укоризны...
...Ты помнишь, как хотели тишины?
Как будто и не в этой...в прошлой жизни...
Анне Ахматовой
Полуспадает шаль, скрывая холодность
чеканных линий плеч в огранке траурной...
Бессонница заполонила комнаты
задумчивой, пронзительно-ахматовской,
печальной тишиной...
Над домом властвуют
все те же тени из столетья прошлого,
и ласка букв рассыпавшихся "Аннушка..."
напоминает мелкие горошины
на каменном полу — прикосновения
не рук, не губ — какой-то острой жалости
к той, что спустилась по ступенькам времени,
отбросив жестом, истинно русалочьим,
короткой челки всплеск.
Перчаткой смятою
махнуть, позвать... кого? — смертельны сумерки;
Квадрат портрета, пылью опечатанный,
прикованный к стене, молчит о будущем...
Полуспадает шаль, скрывая холодность
чеканных линий плеч, и рама ветхая
сама собой померкнет позолотою —
предсказанной —
из прошлого столетия...
Комментарии
