Кризис среднего в

Кафка
Сентиментальное
Учитель, воспитай ученика
Меж нами не было любви
кризис среднего в
Минимализм
Вверх
Облади-облада

 

это лето сплошные дожди кто-то явно не в тонусе свыше
леопольд подлый трус выходи балаганят приблудные мыши
заключают пустые пари упиваясь готовностью к ссоре
только я притаился внутри ломкой тенью на cкомканной шторе

пицца с вечера аперитив пароксизмы любовных видений
и застрял кафкианский мотив в комбинациях света и тени
ничего не повёрнуто вспять и неволи не пуще охота
все дороги вернулись опять в пресловутую точку отсчёта

одинокая затхлая клеть королевство изломанных линий
хорошо бы себя пожалеть только жалости нет и в помине
под стенания классикс нуво извлечённого зря из утиля
в одиночестве нет ничего что достойно высокого штиля

а вокруг только книги и боль и под их вездесущим приглядом
остаётся допить алкоголь с капитанами грантом и бладом
отойти покурить в коридор и вернуться в привычное лето
к атавизму задёрнутых штор к рудименту угасшего света

 

Мы — в людском и птичьем гаме, словно в море — острова.
Всё — как в глупой мелодраме, лишь трудней найти слова.
Нет банальнее сюжета, хоть с каких смотри сторон:
убывающее лето, ускользающий перрон.

Наше время, наша Мекка, наш закат и наш рассвет...
До конца больного века целых двадцать долгих лет.
Между нами столько света в предзакатный чуткий час!
И Ромео, и Джульетта ненамного младше нас.

Рвется люд к пустой плацкарте. Знать, планида такова;
и застыл на низком старте скорый поезд «Минск—Москва»,
и звучат пустые речи: мол, пиши, мол, будь здоров...
Я тебя уже не встречу в этом лучшем из миров.

Кто — в желанный отпуск в Сочи, кто — к отеческим гробам...
Из динамиков грохочет нечто бодрое про БАМ.
В горле — ком. Заплакать, что ли, компромисс найдя с тоской?
Я не знал доселе боли, а тем более — такой.

Что ж, прощай, моя царевна, счастья первого исток...
Поезд обло и стозевно мчится к чёрту, на восток.
Остается лишь устало поискать ответ в себе:
«А» упало.
«Б» пропало.
Что осталось на трубе?!

 

Не всё ль равно: станок или строка; не всё ль равно: хибара или терем...
Учитель, воспитай ученика и век мори, оставив в подмастерьях.
От жара солнца помогает тент; ожог не получить на дне колодца...
Твой ученик тебе не конкурент: несущий воду в небо не взовьётся.

Учитель, воспитай ученика. Учи его печали и облому,
поскольку это смертная тоска — внимать хвале, назначенной другому.
Дари ему, учитель, мудрость книг, разумное в его нейронах сея;
пусть вечно будет счастлив ученик, что он неподалёку от сэнсэя.

Твердя ему, что пыль он и слабак, окрестной грязью непрестанно пачкай.
Он будет верен верностью собак, счастливых даже крохотной подачкой.
Задумчив будь. Загадочен слегка. Слегка витиеват и недопонят...
Учитель, воспитай ученика.
Иначе — не оценят.
И не вспомнят.

 

Меж нами не было любви, была лишь яркость катастрофы,
предвосхищаемый финал, где поезд мчится под откос...
Но эта горечь на губах рождала образы и строфы,
в которых знанью вопреки всё было честно и всерьёз.

Меж нами не было любви. Любовь ушла из лексикона.
Сгорела пара тысяч солнц, нас обогрев — не опалив...
И мы надежду быть вдвоем определили вне закона,
меж наших странных берегов придумав Берингов пролив.

Всё было просто и легко, как «ехал грека через реку»,
но даже в лёгкости сидел сомнений будущих росток.
А счастье так легко списать на притяжение молекул,
на недоверье к слову «боль» и на весенний кровоток.

Пройдя весь путь от первых встреч и до финального аккорда —
хоть притворись, что всё прошло;
хоть душу в клочья изорви —
«Меж нами не было любви» — мы догму заучили твёрдо,
так ничего и не найдя, что выше этой нелюбви.

 

всюду лающий вздор всюду тающий лёд
недобор перебор недолёт перелёт
беспородную синь воспевает акын
но куда ты ни кинь всюду клин всюду клин

где-то замер рассвет в мизансценах аллей
нет движения нет ты неправ галилей
так что мил человек не тряси свой вольер
как в обочину снег прорастай в интерьер

сказок нет сёстры гримм кровь забрызгала блог
что притих серафим что умолк ангелок
как змеюка гюрза не гонимая прочь
заползает в глаза эта ночь одиночь

недочитан гийом пустота в голове
обвини же во всём кризис среднего в
жизнь меж пальцев течёт в никуда невпопад
и обратный отсчёт по мозгам как набат

ты ведь тёртый калач понимаешь вполне
что хоть плачь хоть не плачь но в бессменной цене
ощущать и ловить сквозь задышливый мрак
притяженье любви
беспощадной
как рак

 

Когда филе, которое миньон,
отсутствует —
закусывайте салом,
поскольку в силе божеский закон
умения
довольствоваться малым;
простой закон,
имеющий в виду,
что цель — порой не ценность,
а приманка...
Я тоже бы хотел
с небес звезду,
но —
сил в обрез,
и сломана стремянка.
Ну что ж, за неимением звезды
сойдет любая тусклая лампада.
Не нами
пополняются ряды
немногих тех,
кто вышел вон из ряда.
Мы новые
не сотворим миры,
легко застраховавшись от падений
разумным потреблением икры,
любви,
надежды,
гордости и денег.
А мысли о Великом —
просто так
мы сказкам отдадим
и кинозалам...

Пускай полощет ветер
белый флаг
умения довольствоваться малым.

 

Крылья глупых надежд закрывают пол-мира; ну и ладно, и вечная слава им. Оттого-то, наверно, певица Земфира и кричит: «Не взлетим, так поплаваем». Но давно приземлились мои монгольфьеры в неозоновый слой никотиновый... И лежат в коматозной кондиции веры и надежды мои константиновны. Да и сил на красивое плаванье брассом мы с тобою немало затратили — лишь во имя того, чтоб опять по мордасам схлопотать от морских обитателей. Так что лучше сидеть на морском бережочке со товарищи, пивом и Пушкиным. А другие пущай надрывают пупочки, над гнездом пролетая кукушкиным, отпуская каскады неновеньких шуток и пуская ветра, на беду мою... Ну и что? — я ещё же не манж посижу так, и плевать, что другие подумают. И за угол свернет в бесконечность эпоха, в лабиринты Поступка и Разума... Ощущение дна — не настолько и плохо, раз самим же собой и предсказано.

По песчаному дну проползают кальмары — незлобивые, в целом, животные. И приятно весьма, что не снятся кошмары — неприглядные, липкие, рвотные о попытках подпитки от страха и гнева, о ликующем кличе: «Карету мне!», о затее забраться на гладкое древо, разобравшись в пути с конкурентами, об уменьи владеть хладнокровьем машины, — ой ты, хватка моя барракудова! — чтобы всех победить. И долезть до вершины. И презрительно плюнуть оттудова.

 

Холода у нас опять, холода...
Этот вечер для хандры — в самый раз...
В магнитоле — «Облади-облада»,
а в бокале черной кровью — «Шираз».
И с зимою ты один на один,
и тебе не победить, знаешь сам...
Не до лампы ли тебе, Аладдин,
что поныне не открылся Сезам?!
И не хочется ни дела, ни фраз,
и не хочется ни проз, ни поэз...
Проплывают облака стилем брасс
акваторией свинцовых небес.
Но уходят и беда, и вина,
разрываются цепочки оков
от причуд немолодого вина
и четвёрки ливерпульских сверчков.
Ничему ещё свой срок не пришёл,
и печали привечать не спеши,
если памяти чарующий шёлк
прилегает к основанью души.
Так что к холоду себя не готовь,
не разменивай себя на пустяк...

(Это, в общем-то, стихи про любовь,
даже если и не кажется так).

Комментарии